«В «Спартаке» меня не выпустили на второй тайм, и я улетел в Киев»

Фото: facebook.com/fcspartak.helsinki

Полузащитник Александр Баранов мелькал в киевском «Динамо» и «Спартаке», выиграл с харьковским «Металлистом» Кубок, а в девяностые переехал в Хельсинки, где и встретил меня в среду.

— Я тренирую 16–17-летних игроков в академии «Хонки» Эспоо и помогаю хельсинскому «Спартаку» в качестве вице-президента, — рассказывает Баранов, выруливая на своем BMW от аэропорта Вантаа. — Основал «Спартак» Амон Касымов, в команде — одни русские. Раньше еще темнокожие были, но сейчас их не осталось. Тут бывает такое: возьмут ребят из Африки, месяца два покрутят и выкинут на улицу, но визу-то они уже получили. Эти африканцы остаются здесь, женятся, работают.

В Хельсинки же перевалочный пункт в Европу, тут много иммигрантов. Сейчас приходят выходцы из Ближнего Востока: «Давайте мы поставим своего тренера и будем игроков ввозить сюда — сирийцев, курдов». Тема понятная: станут проводить беженцев как футболистов и оставлять их в Европе.

По воскресеньям играю в одной компании с Алексеем Еременко. Когда я был играющим тренером «Викинга», нам отдали в аренду его сына, Алексея Еременко-младшего, я с ним выходил на поле. А Рома Еременко был в показательной группе, которую я тренировал, когда учился на курсах.

«Викинг» я вывел из третьего дивизиона в первый, предложил хозяину двигаться дальше, но ему эта идея не понравилась. Со мной там был мой старший сын Иван, потом он играл у меня в дубле киевского «Арсенала», но туда пришел новый тренер, у него свои сыновья, так что играть сыну не давали. Иван поступил в университет, окончил аспирантуру в Кембридже, работал в Баркли семь раз в неделю, но девушка, которую он привез из Киева, родила ему ребенка, и он нашел престижную работу в Финляндии.

— Воспитывались вы в киевском «Динамо»?

— Конечно, я же сам из Киева. Как раз вчера в три часа ночи общался по скайпу с друзьями по юношеской команде «Динамо». Вспоминали, как в десять лет пришли на отбор. Меня первый раз не взяли, но я пришел на следующей день в другой футболке. Тренер Шевченко мне сказал: «Я тебя помню, хоть ты и переоделся. Но раз пришел — оставайся». Так меня и взяли в «Динамо». Звездами в команде были другие, а я был вообще никакой — длинный, нескладный, но тренер Евгений Рудаков как-то сказал: «Из вас всех футболистом будет только Баранов». Так и получилось. К Лобановскому я попал такой же деревянный, но меня отшлифовали.

— Как именно?

— Я был неловкий, поэтому меня всегда брали играть подспущенным мячом в теннисбол — через сетку. Играли два на два: Лобановский с Колотовым, а я с Пузачем, вторым тренером. Кстати, однажды Лобановский играл так же через сетку с Сашей Хапсалисом. Валерий Васильевич победил, а Хапсалис завелся и выдал Лобановскому: «Да вы посмотрите на себя. Вы клоун». После ужина Хапсалис вышел из комнаты Лобановского в слезах. Сашу отчислили.

Еще помню тренажерный зал с зеркальными стенами. После занятий со штангой на силовую выносливость я не мог себя в зеркале найти — не получалось сосредоточиться, смотрел на зеркало, а отражения не видел. Дома говорил родителям: «Это что-то страшное: я никогда больше туда не пойду».

А потом привык, начал играть центрального защитника. Мне разрешали даже не одно, а только полкасания, чтобы я не делал ничего лишнего — например, не обводил. Лобановский говорил: «Если сделаешь два касания — на лавку сядешь».

— Как вы себя чувствовали в первой команде «Динамо»?

— Заходил в автобус, слева — Лобановский, рядом — Блохин, Буряк, Фоменко, Коньков, Веремеев, шел в конец и садился за шторку, что никто меня не видел. Перед обедом заглядывал в столовую: если там ветераны, я закрывал дверь и ждал, пока они поедят. Поначалу звезды «Динамо» меня к себе вообще не подпускали.

— Как вы попали в «Динамо»?

— Закончил с юношами, а в дубль не брали. Год был переходной: я доигрывал за юношей, но уже поступил в инженерно-строительный институт. Меня пригласили в «Днепр» Черкассы, несколько сотен км от Киева, я прилетел туда: девятый этаж общежития, взрослые прожженные дядьки-футболисты. Вечером пошел за 15 копеек звонить матери, а она перед этим, видимо, поговорила с тренером Пузачем и попросила, чтоб меня взяли в «Динамо» Киев. Сказала мне по телефону: «Саша, тебя вызывают в «Динамо». Завтра улетаешь в Донецк». Тренер «Днепра» Черкассы, услышав про это, сказал мне: «Оно тебе надо? Поиграй тут, а потом еще успеешь в «Динамо». Я ему: «Вас бы позвали в «Динамо» — вы бы тут сидели?» Сел утречком на самолет, а через два дня играл за дубль «Динамо» с «Шахтером».

Года через два в дубле я накачался. При росте 198 см вес был 77 кг, а потом стал — 85 кг, меня перевели из защиты в среднюю линию, я стал голы забивать. Четыре года надеялся, что меня возьмут в основу, но меня брали только на тренировки. А Коньков тогда закончил карьеру игрока, ушел в «Таврию» и забрал меня с собой. Я забил в первой лиге двадцать голов, вернулся к Лобановскому, проговорили два часа, он пообещал мне квартиру и машину, я вернулся домой — а там администратор «Спартака» Александр Хаджи выпивает с моими родителями.

— И вы перешли в «Спартак»?

— Да, Хаджи взял меня за шкирку и повез в Москву. Там меня встретил Константин Иванович Бесков на зеленом мерседесе. Возил меня по Москве, рассказывал, что я буду играть за сборную. Николай Петрович Старостин пошел в МИД, за один день сделал мне визу и я полетел со «Спартаком» в Бельгию.

Старостин все сделал, чтобы я попал в «Спартак». Святой, удивительный человек. Утром успевал все перечитать, приходил к нам на завтрак и рассказывал: что в стране происходит, что в мире. На девятом десятке Николай Петрович ходил с нами в баню. Кстати, в бане был случай: Старостин посидел с нами и ушел, Гаврилов достал пиво «Хайнекен», выпили и две недели лежали в Сокольниках после этого с гриппом, вирус какой-то был.

— Почему «Спартак» обратил на вас внимание?

— «Спартак» был мягкий, типа «Барселоны», им нужен был физически сильный игрок. Был случай: на сборах в Тбилиси выпал снег, а спартаковцы же интеллигенты, на снегу не тренируются, пошли в какую-то школу на деревянный пол. Я там подкатился пару раз, и Бесков мне крикнул: «Ты чего — приехал моих игроков ломать?» А мне в «Динамо» Киев было все равно, где подкаты делать — я мог и на асфальте подкатиться. В «Динамо» мы были как зеленые береты — три тренировки в день, а в «Спартаке» так: проснулись, на улице снег — значит, не тренируемся и целый день в карты играем. На второй день — опять снег, опять карты. На третий день — снова снег, собрались и полетели назад в Москву. Такие были сборы.

На том сборе у Феди Черенкова срыв случился. Отбросил бутылки: «Они отравлены!» Мания у него была. Меня посадили к нему в комнату: «Мало ли что с ним случится. Охраняй». Потом Федя лег в госпиталь месяца на два, принес оттуда лишних килограмм восемь, но на тренировке ка-а-ак начал нас возить. Выдающийся игрок.

— С кем жили в Тарасовке?

— С Бубой, он был моим воспитателем. Учил спартаковскому футболу. Я-то сначала вообще не понимал, как они могут так быстро играть, не успевал голову поворачивать.

— Чем вас Бесков удивлял?

— На тренировки он одевался так — рубашка, галстук в красный горошек и спортивный костюм. И иногда на бровочке поигрывал с нами. На разборах включал запись игры, и первые три минуты мы смотрели полтора часа. Потом Бесков сам уставал, уходил — и мы быстренько прокручивали видео, только голы смотрели.

В «Спартаке» я не очень комфортно себя чувствовал, надо было потерпеть, привыкнуть, но я был бестолковый, с амбициями. Меня уже выпускали в чемпионате, даже в стартовом составе, потом перед одним из матчей тоже сказали, что я в основе, но в день игры что-то поменяли и поставили Базулева, который, на мой взгляд, был не в состоянии играть. Меня посадили на лавку, первый тайм проиграли, в перерыве Бесков сказал: «Сейчас выходишь, раздевайся». Начался второй тайм, а меня не выпускают. Сейчас я понимаю, что это нормально, Бесков хотел посмотреть, как игроки будут выглядеть после перерыва, счет-то был не трагический, но тогда было так: игроки пошли на поле, а я собрал сумку и, когда они заканчивали второй тайм, я уже летел в Киев.

— Психанули?

— Да. Сказал родителям, что закончил с футболом. В «Динамо» Киев я уже не мог пойти, потому что предал их, подписал с ними контракт и уехал в «Спартак». Но мой отец получил инсульт, лежал при смерти, а я ничего не делал и ничего не умел, кроме футбола. Пошел в Федерацию футбола Украины: «Дайте мне работу». — «Иди к Лобановскому». — «Да я ж его предал». — «Нет, иди». Ну, пришел: «Валерий Васильевич, ищу работу». — «Будешь тренироваться — дальше посмотрим». А «Спартак» зарубил меня на год, дисквалифицировал и не давал играть в Киеве даже за дубль. Я тренировался с утра до вечера, и с основой, и с дублем, а играть не мог. Лобановский звонил в Москву, просил, чтоб мне разрешили за дубль играть, но никак — Бесков меня проклял.

Фото агентства ТАСС

— Какие у вас были отношения с Лобановским?

— Я был молодой, дурной. Однажды на установке Лобановский объяснял, как из защиты переводить мяч в нападение, и сидевший рядом со мной Саша Бойко шепнул: «Да это неправильное упражнение», а я это озвучил: «Валерий Васильевич, это неправильно!» Он парировал: «Повторяю для тугодумов…»

Еще Лобановский обиделся, что я его на свадьбу не пригласил, и сказал об этом моей жене. Моя свадьба была в один день со свадьбой Андрюхи Баля, но там был Лобановский, нельзя было пить, поэтому ребята посидели у него, а вечером — Блоха, Бес, Заваров, все — переехали ко мне. У меня можно было пить, гулять и делать все что угодно. Ко мне бы и Лобановский приехал, но я как-то постеснялся его пригласить.

В общем, после дисквалификации я не попадал в основной состав «Динамо» Киев, играл за дубль, у меня родился сын. Осенью перед каким-то матчем мы играли в шахматы на базе, а мимо нас на установку прошел тренер Колотов и нас не позвал. Я заигрался в шахматы, понял, что установка началась без меня — значит, в состав не попадаю. Блин… Доехали на автобусе из Конча-Заспы на стадион «Динамо», все пошли в раздевалку, а я пошел домой.

— Долго там просидели?

— Нет, уехал в «Таврию». Играли в переходном турнире и мне порвали дельтовидную связку голеностопа, я стал инвалидом, мне никто не мог помочь, я не мог ни бежать, ни отталкиваться. Мы же играли до первой крови. Как говорит Бессонов: «Для меня травма — это открытый перелом. Чтоб я видел».

Только спустя время в Киеве Ярослав Линько сделал мне уникальную операцию — а перед этим три дня на трупах тренировался.

— Кто вас травмировал?

— Степушкин из Ростова. Он очень подло поступил, нарочно врезал мне после того, как я забил гол. Я потом приехал туда, набил ему морду и меня дисквалифицировали.

— Как восстанавливались?

— Я перешел в харьковский «Металлист», но не мог бегать, потому и лег на операцию. Ездил на перевязки в Конча-Заспу к доктору «Динамо» Малюте, тут бах: 26 апреля он мне говорит: «Сегодня Чернобыль взорвался». Малюта же из военной организации, так что был в курсе.

Я прикинул: «Это ж как Хиросима!» — «Да». — «Так надо валить!» — «Да». Еще никто ничего не знал, а я в гипсе поковылял домой: «Надо уезжать отсюда». — «Да ладно тебе». — «Ну нет так нет». Еще первого мая я ходил на демонстрацию, на велогонку мира, но слухи расползались и народ стал бежать. Девятого мая я взял сына и жену в охапку, бросил костыли, снял гипс, а рана четыре месяца не заживала, гнила, потому что ниток было много, приехал в Харьков и сказал: «Все. Я могу играть в футбол». Там мне дали квартиру.

— Вы и правда могли играть?

— Нет, конечно, после операции нога очень болела, я думал, что уже не вернусь в футбол, но повлиял такой эпизод: всю команду повели в Харькове на завод Малышева, где делали танки. Подземелье, огромнейшие корпуса, над головой провозят танки, страшный грохот — я посмотрел на это и решил: нет, пусть останусь без ног, но лучше играть в футбол, чем работать где-нибудь тут. Меня хотели отчислить из «Металлиста», потому что я хромой был, но я поехал с командой на сбор в Индию, зацепился за основу и остался.

— Тренер «Металлиста» Лемешко каким запомнился?

— По сравнению с Лобановским и Бесковым это совсем другая культура. Предложения он строил из междометий, на тренировках просто бросал нам мяч и все. Но мне уже было все равно: мне нужно было кормить семью. В итоге я собрался и выиграл для Харькова Кубок страны, первый трофей в истории «Металлурга».

— Что вы тогда сделали?

— Я все поменял. Перед полуфиналом с «Жальгирисом» я встретил Лемешко в коридоре и сказал: «Мы будем играть так, как надо, и я выйду на поле, и мы выиграем».

— Он вас ставить не хотел?

— Не хотел. И считал, что Кубок можно не выигрывать. А я же и в 1/8 голы забивал, и «Ротору» забил победный, и в финале мы с Гурамом Аджоевым забили.

— Что после Кубка было?

— Нам обещали машины, квартиры, но не совсем выполнили свои обещания. Мы стали играть в Кубке Кубков, и во время зарубежных поездок я узнал одну вещь про Лемешко, поднял бучу в команде — нам недодавали деньги — и Лемешко сняли.

Я поймал на улице нашего куратора, директора завода: «Где мои машина и квартира?» — «Саша, а шо, тебе не дали?» «Нет, дали только велосипед». После того разговора я за месяц получил машину, квартиру и мебель. Но после того как я приложил руку к снятию Лемешко, стало ясно, что ловить мне в Харькове уже нечего — легенду из меня там не сделают, тем более что я не местный.

Поприходили какие-то коммунистические руководители, а я их с детства терпеть не мог. У меня в семье знали, кто такой Ленин, еще когда все в красных галстуках бегали. Меня в комсомол не брали, и я туда не рвался. И мне всегда казалось, что я не могу раскрыться в футболе, потому что я не партийный.

— Как возник вариант с Финляндией?

— Играли мы как-то в Сочи с финнами. Тогда за каждую игру с иностранцами платили по сто рублей — с кем угодно, пусть хоть с уличной командой. Я тогда забил три или четыре мяча, и эта команда пригласила меня в Финляндию. Я сам поехал в Москву, в Спорткомитет. Кому духи, кому конфеты подарил, чтоб мне все оформили, пообещал Абрамову, что еду на стажировку и скоро вернусь. Главное, чтоб меня выпустили. Собрал монатки в «девятку», переехал из Харькова в Киев, купил у хоккеиста Валеры Ширяева сто долларов, взял жену и сына и прилетел в Хельсинки.

Мне дали квартиру. На второй день — день рожденья жены. Пошли в магазин, оказалось, что ста долларов хватает только на бутылку водки, торт и пачку сигарет. В команде мне платили около тысячи долларов в месяц, но были такие расходы, что отложить ничего не получалось. Я получал приз лучшего игрока, но вместо денег мне давали или носки, или набор хлебцов. Их очень вкусно было с финским маслом есть. Семь лет я не пил спиртные напитки, потому что тут дорого, ну и вообще я решил очиститься после Советского Союза. Мясо тринадцать лет не ел.

Надо было возвращаться, но жена вдруг после семи лет забеременела вторым ребенком и сказала: «Я не поеду туда». Остались, но в 1993 году я вернулся Харьков на конец сезона, причем тренером опять был Лемешко. Но «Металлист» держали какие-то блатные. Забрали у меня машину, на которой я приехал из Финляндии, отдали чьей-то дочке. Я сказал: «А где деньги?» — «Да ты ж свой. Потом отдадим».

— Что за машина?

— Смешная такая «Форд Пробе». Я на ней прикатил, чтоб продать в Харькове за несколько тысяч долларов. В итоге я у этих блатных еле выцарапал деньги за машину. Они мне сказали: «Ты нам нужен до тридцати пяти лет. Давай контракт подписывать». — «Да-да, только домой съезжу». Я к-а-ак рванул оттуда. Больше в Харьков не возвращался.

— Как ваша дочь стала прима-балериной Финского балета?

— Моя жена сама хотела стать балериной, но не стала, зато отвела в кружок дочь Марию, когда той исполнилось три года. Та начала танцевать, хорошо получалось, поступила в училище, она маленькая, 168 см, поэтому я никогда не ходил на балет, чтоб никто не видел, какой папа у нее большой и страшный, потому что при отборе преподаватели смотрят на родителей, чтобы понимать, каким вырастет ребенок.

Мария выигрывала много конкурсов, и в пятнадцать лет знаменитый балетмейстер Джон Ноймайер забрал ее в Гамбург. С Ноймайером она объездила весь мир, училась, росла, но она хотела танцевать классический балет, а у Ноймайера стиль — модерн. В семнадцать лет ее позвали в Хельсинки на роль примы-балерины. Мария сбежала из Гамбурга, оттанцевала в Хельсинки весь репертуар, а весной ее пригласили в Бостон.

Так совпало, что первая постановка была у Джона Ноймайера. Он как увидел ее, сказал: «Танцевать у меня не будешь». Но ей это, наоборот, лишнюю рекламу сделало, сейчас «Щелкунчик» будет танцевать. Мария десять лет училась во французской школе и три года жила в Германии, так что знает французский, немецкий, английский, русский и даже украинский. За то время, что я работал в киевском «Арсенале», успела освоить.

— Удивились, когда вас десять лет назад позвали тренером в «Арсенал»?

— Конечно. В девяностые годы я хотел учиться на тренера в Киеве, пришел к одному деятелю, он был ректором института, который я окончил. Я спросил: «Как выучиться на тренера?» — «А ты кто такой? У тебя липовый диплом». Тут зашел Лемешко: «О, Саня привет». Обнялись. Тот деятель изменился в лице, объяснил мне, как получить тренерскую лицензию. Но после такого приема я решил учиться в Финляндии.

Начал с самой низшей категории, хотя закончил институт физкультуры и играл в чемпионате СССР, прошел все стадии, и, когда учился на категорию Pro, пригласили в киевский «Арсенал». Там случился инцидент с Вячеславом Грозным — он ушел на больничный и команда осталась без тренера. Меня позвали навести порядок, потому что в команде было много иностранцев. Кошмар, республика ШКИД. Велю одному игроку подавать угловой, а мне говорят: «Иваныч, он не умеет навешивать». — «Он же за сборную Украины играет. Он не может подать угловой?» — «Нет».

— Правда, что зарплату одному из игроков вы платили из своего кармана?

— Да. По законам Украины нельзя было посылать деньги за границу, к тому же зарплаты были в гривнах. А перед каким-то хорватом остались долги, которого я никогда не видел, его еще Грозный приглашал. УЕФА прислал бумагу: «Не заплатите за три дня — с вас снимут три очка». Я перевел тому парню внушительную сумму, чтоб закрыть дело. Через неделю опять письмо: «Вы должны еще столько же, или вас вас кинут в первую лигу». Я второй раз заплатил.

— Что в «Арсенале» больше всего поразило?

— Команда существовала виртуально. Ни поля, ни базы. Сняли какое-то бывшее посольство как офис, в лесу натянули веревку между деревьями и играли в теннисбол шесть на шесть. Я в этом лесу еще в детстве гулял, в 2004 году там сидели все те же алкаши со спиртными напитками, только теперь вокруг них бегала команда высшей лиги. При этом зарплаты у людей были очень серьезные, хотя некоторые дурака валяли — подписывали контракт и пропадали, а деньги капали.

— Ушли вы из «Арсенала» по своей инициативе?

— Прошел год, и я был готов уйти, но клуб должен был мне деньги, которые я перевел тому хорвату. Я понимал, что долго буду их ждать, если уйду. Стали работать дальше, но я был не совсем удобен Киеву, я ни с кем там сильно не дружил, мне говорили, что я должен отстаивать честь города, а я забирал очки и у «Шахтера» Луческу, и у «Динамо» Йожефа Сабо. Я честно играл и с теми, и с другими.

— Давно были в Киеве?

— Два года назад. Отдаляюсь я от рідної України. У меня там мама осталась, но она приезжает ко мне на несколько месяцев, и пара друзей, с которыми ночью по скайпу говорил. Пришел как-то к Конькову, когда он был президентом федерации футбола. Он спросил: «Знаешь, что самое главное в жизни?» Я ему ответил: «Кадры». Он этого не понял, а его же кадры его и предали.

— Как вы отдыхаете?

— В сорок семь лет я научился кататься с гор. На лыжах мне показалось тупо, поэтому я езжу на альпийской доске с жесткими креплениями. Был как-то в Швейцарии, поехал на машине в горы, утром проснулся со страшной головной болью. Я ж не знал, что в горах голова болит. Побежал в аптеку, там подумали: сумасшедший русский нажрался и у него похмелье. Я выпил лекарство от головы, сел в поезд и поехал сквозь облака. Вышел из поезда, забыл там лыжные ботинки. Хорошо, поезд не уехал, я вернулся за ними, оделся, час ехал с горы, меня какие-то бабушки обгоняли, но я ни разу не упал. Приехал неизвестно куда, сел в подъемник с лыжами, ко мне прибежали, сказали, что лыжи нужно держать снаружи. Я опять поднялся в облака — вообще не представляю, куда попал. Хорошо, там бар какой-то, все такие красивые, в костюмах, и я в дурацких желтых ботинках и курточке. Спросил: «А где город-то?» — «А вот тоннель». Я вышел, доехал до аэропорта Женевы и вернулся в Хельсинки. С тех пор катаюсь — под Хельсинки хватает горок. Я сначала как крутой катался без шлема, но меня так шваркнуло один раз, что я теперь и на велосипеде катаюсь в шлеме — бегать мне нельзя, поэтому я все время на велосипеде.

— Что еще делали после возвращения из Украины в Финляндию?

— Снял с себя Armani, надел телогрейку, взял двух рабочих и год строил себе дом. Я был у тех двоих подсобным рабочим: цемент заливал, стены долбил. Построил дом, стал тренировать хельсинский «Спартак» вывел его из четвертого дивизиона в третий.

— Взрослых игроков вы больше не тренируете?

— В Финляндии говорят: «Старый пес не научится новым трюкам». Сложившихся футболистов трудно изменить, а дети быстро воспринимают новое. В «Хонке» у нас настелена масса полей, у детей огромное желание тренироваться. Я отработал там один год, и мне предложили остаться на второй. Хотя как-то раз я подал заявку на должность тренера молодежной сборной Финляндии, а мне оставили: «У вас недостаточный опыт работы с детьми».

— Когда вы занялись бизнесом?

— Пожил тут первые три года в одних штанах, поехал в Украину, местные ребята с бетонного завода попросили меня привезти из Киева цемент. Я пошел к директору: «Грузите цемент в Финляндию». Так он и поехал в Финляндию, а я стал соучредителем в фирме. Насыпные грузы стали ездить сюда из Украины, России и Белоруссии. Это основной мой доход. Я не хожу в офис, у меня телефон и компьютер, этого достаточно. Вчера, например, встречал двух людей из Москвы. У меня в машине лежит контракт на десять миллионов евро. Раньше люди из России от нас лица воротили: «Вы нам неинтересны». А как курс бахнул, все стали шелковые.

При этом каждый день я выхожу на футбольное поле, тренирую детей. Через час буду в Эспоо на тренировке. Тут не роскошная жизнь, нужно очень много работать. Сумасшедшие налоги, чем больше работаешь — тем больше платишь. Такой зарплаты, как в «Арсенале», у меня тут нет. Я благодаря той зарплате смог дом достроить.

— Что за зарплата? Больше миллиона евро в год?

— Не-не, меньше. Так бы я еще и сыну дом построил.